Фонд Александра Н. Яковлева

Архив Александра Н. Яковлева

 
АЛЕКСАНДР ЯКОВЛЕВ. ПЕРЕСТРОЙКА: 1985–1991. Неизданное, малоизвестное, забытое.
1988 год [Док. №№ 29–56]
Документ № 34

Тезисы к выступлению А.Н. Яковлева на Политбюро ЦК КПСС по поводу статьи Н.А. Андреевой в газете «Советская Россия»

25.03.1988

Чем обратила на себя внимание статья Н. Андреевой в газете «Советская Россия» (13 марта с.г.)1, почему она вызвала столь заметный отзвук в разных слоях общества?

Прежде всего тем, что помещена газетой в таком объеме и на той полосе, которые уже по «традиции» отводятся «Советской Россией» делам и прорабам перестройки. Читатель воспринял материал именно так. Форма публикации придавала статье ясную и однозначную связь с перестройкой.

Связь есть и по содержанию — статья Н. Андреевой воспринята как однозначно антиперестроечная, как манифест всего наиболее консервативного, что накопилось в нашем обществе и уходит с трудом.

Статья обратила на себя внимание и явными, многочисленными противоречиями между ее конкретным содержанием, высказанными в ней положениями, — и ее общей тональностью. В ней много передержек и просто удивительного для научного работника, преподавателя вуза невежества. По тону же и статусу, который ей придан редакцией и последующими оценками, статья явно претендует на некое программное звучание и значение.

Конкретно о некоторых аспектах и положениях статьи.

1. Статья носит претенциозный заголовок: «Не могу поступиться принципами». В предпосланной ей вводке автор (или редакция) выражают тревогу по поводу тех вопросов, которые молодые люди обсуждают в условиях гласности (политическая система, право выезда на жительство за рубеж, прошлое страны и т.д.). Похоже, автор хочет убедить читателя в том, что раньше, когда эти проблемы не обсуждались вслух, их и не было.

С одной стороны, статья явно отражает растерянность или неспособность дать убедительные ответы на трудные вопросы или хотя бы честно признать, что пока на некоторые из них нет возможности дать удовлетворительные, исчерпывающие ответы. С другой — сквозит желание запретить обсуждать то, что обсуждать трудно, под видом борьбы с охаиванием истории, с попытками размыть идейные критерии, социалистические ценности. Звучащая в статье отчаянная ностальгия по вождю сочетается с фактической попыткой ревизии партийных оценок последнего времени.

Своим содержанием, тоном и пафосом статья ориентирована не на консолидацию и сплочение нашего общества на платформе перестройки, а на разделение, размежевание, противопоставление друг другу различных его групп и слоев.

Наиболее открыто особая позиция автора формулируется в отношении развертывающегося процесса демократизации, гласности, восстановления исторической правды, национального вопроса, а также некоторых принципиальных моментов, характеризующих новые подходы в нашей внешней политике и взаимоотношений двух социально-экономических систем на мировой арене.

 

2. О культе личности и роли Сталина.

Автор выражает озабоченность «одержимостью» критических атак, которые, по ее словам, касаются «не столько самой исторической личности, сколько всей сложнейшей переходной эпохи». Протестует против того, что от «сталинистов» стали «настойчиво требовать покаяния», выражает несогласие с тем, что «эпоха бури и натиска» «линчуется», подается как «трагедия народов». Автор протестует «против одноцветной окраски противоречивых событий», требует оценивать историческую роль всех руководителей партии и страны, в том числе и Сталина, «с партийно-классовых позиций».

Кажется, звучит притягательно и ласкает слух [тех], кто очень хочет слышать именно это.

В этих, а также других высказываниях отчетливо проглядывает желание вступить в прямую полемику с партийными оценками, высказанными по данному вопросу в докладе по случаю 70-летия Октября. Чтобы этот упрек не повис в воздухе, обращусь к прямому цитированию.

В нем, в частности, говорилось о том, что в 30-е годы «был нанесен серьезный ущерб делу социализма и авторитету партии. И мы должны прямо сказать об этом. Это необходимо для окончательного и бесповоротного утверждения ленинского идеала социализма…». «Вина Сталина и его ближайшего окружения перед партией и народом за допущенные массовые репрессии и беззакония огромна и непростительна».

«Мы… и сейчас еще встречаемся с попытками отвернуться от больных вопросов нашей истории, замолчать их, сделать вид, будто ничего особенно не произошло. С этим мы не можем согласиться. Это было бы пренебрежением к исторической правде, неуважением к памяти тех, кто оказался невинной жертвой беззакония и произвола. Не можем еще и потому, что правдивый анализ должен помочь нам решать сегодняшние наши проблемы: демократизации, законности, гласности, преодоления бюрократизма, — словом, насущные проблемы перестройки».

А теперь к статье. Для подкрепления своей оценки Сталина как «выдающейся личности» автор обращается к «прямым свидетельствам непосредственно сталкивавшихся с ним современников». Однако из подобных свидетельств выбирается не ленинская оценка личности Сталина, а мнение о нем У. Черчилля. При этом не только не приводятся другие, прямо противоположные по смыслу высказывания Черчилля о Сталине, но и из приведенного текста, который еще должен быть подтвержден, опускается весьма существенная фраза, а именно: «Сталин был величайшим, не имеющим себе равного в мире диктатором» (статья «И.В. Сталин» из Британской энциклопедии).

Стремясь где только можно обелить Сталина, Н. Андреева «припоминает сборник докладов, речей и приказов Сталина в годы минувшей войны, на которых воспитывалось героическое поколение победителей фашизма».

Но разве на этом воспитывалось поколение воинов фронта?

Автор сетует на то, что «ставшая дежурной тема репрессий гипертрофирована в восприятии части молодежи, заслоняет объективное осмысление прошлого», порождает у молодежи «нигилистические настроения», «идейную путаницу, смешение политических ориентиров…».

Во-первых, эти слова и обвинения уже звучали в 60-х годах на всесоюзных совещаниях и собраниях, когда начала формироваться идеология застоя и замораживаться энергия движения.

Во-вторых, истоки этих настроений Н. Андреевой справедливее искать не в «гипертрофировании» темы репрессий, а в долгом утаивании правды, в публикации полуправды, в формализме лозунгов, в морально-психологической атмосфере периода, по счетам которого мы еще долго будем платить.

Именно честный разговор партийного руководства с молодежью убеждает ее в уверенности партии в перспективе, в правильности стратегической линии, создает у молодежи ощущение причастности к выработке этой линии на предстоящий исторический период. Вузовским преподавателям как раз и следовало бы не сокрушаться по поводу происходящего, а в беседах со студентами подчеркивать новаторство, смелость и честность нынешней позиции партии, которая решилась на процесс самоочищения, на глубокую демократизацию.

Под предлогом охраны невинности молодых автор, по существу, выступает против переосмысления трудных периодов в нашей истории, пытается наложить ограничения на гласность, определить запретные темы, фактически предлагает поставить заслоны на пути дальнейшей демократизации.

Н. Андреева вскрывает даже «социальную подпочву» атак «на государство диктатуры пролетариата и тогдашних (?) лидеров нашей страны». В число тех, кто выступает под «якобы демократическим лозунгом антисталинизма», она записывает «профессиональных антикоммунистов на Западе, духовных наследников Дана и Мартова (?), других (?) по ведомству российского социал-демократизма, духовных последователей Троцкого или Ягоды (?), обиженных социализмом потомков нэпманов, басмачей и кулаков…». Продолжить список и расшифровать эти многозначительные намеки предоставляется самому читателю.

Это попытки представить сталинизм неизбежным, оправдать внешними и внутренними атаками. Но, как отмечалось в докладе, посвященном 70-летию Октябрьской революции, «вопреки утверждениям наших идейных противников культ личности не был неизбежен. Он чужд природе социализма, представляет собой отступления от его основополагающих принципов и, таким образом, не имеет никакого оправдания».

 

3. О противниках («врагах») социализма.

Вслед за писателем А. Прохановым автор статьи поднимает вопрос о наличии в нашем обществе «двух идеологических потоков», которые с разных направлений «пытаются преодолеть построенный в боях социализм». Речь идет, с одной стороны, о «неолибералах» и стоящих за ними «космополитах», ориентирующихся на Запад и представляющих, по мнению Н. Андреевой, основную опасность; с другой, о «неославянофилах», которые стремятся возвратиться к общественным формам «досоциалистической России», к «крестьянскому социализму».

Из сказанного в других разделах статьи складывается впечатление, что к упомянутой категории врагов следует отнести также членов разного рода «неформальных организаций и объединений».

В статье явно просматривается намерение под предлогом заботы о защите идеалов социализма навесить как можно больше довольно знакомых устрашающих ярлыков, а по существу — протащить через черный ход в слегка завуалированной форме печально известную «теорию» об обострении классовой борьбы в процессе строительства социализма. Термины «космополитизм», «космополит», которые в свое время были «знаком качества» одного из самых вредоносных репрессивных мероприятий, как бы невзначай, походя, восстанавливаются в правах. Понятие «космополитизма» автор отождествляет с «интернационализмом», во всяком случае, с его пониманием убежденными сторонниками перестройки в одном из ее важнейших аспектов — демократизации и гуманизации общественной жизни.

Андреева «где-то читала», что Троцкий ответил депутации еврейских торговцев, пришедших к нему «как к еврею» просить защиты от притеснений красногвардейцев, что он «не еврей, а интернационалист». Многое можно поставить в вину Троцкому, но уж не эти слова. Для автора, однако, они доказывают, что для Троцкого понятие «национального» означало де некую неполноценность по сравнению с интернационализмом. Выходит, что Андреева одобрила бы Троцкого, если бы тот пообещал «как еврей» помочь своим торгашам-соплеменникам.

Автор весьма вольно использует вырванные из контекста цитаты классиков для доказательства довольно сомнительных позиций, без колебаний прибегает к подмене понятий. Свои упражнения Н. Андреева подкрепляет ссылками… на Ленина. Так, по ее словам, оказывается, что Ленин подчеркивал, что именно «русский пролетариат» совершил «три русские революции». Известно, что Ленин в данном случае имел в виду тот факт, что три революции произошли в России и что, естественно, во главе их стоял поэтому русский пролетариат как самый многочисленный и организованный в стране. Подсовывать же Ленину в этой связи явно шовинистическую идейку о «русской исключительности» свидетельствует в равной степени о предвзятости настроения2. Кстати, Ленин часто употребляет термин «российский пролетариат».

К этому присовокупляется еще констатация того неопровержимого самого по себе факта, что в авангарде битвы человечества с фашизмом шли славянские народы. Никто не станет отрицать, что русские, украинцы, белорусы, поляки, народы Югославии, словаки вынесли на своих плечах основное бремя войны и понесли наибольшие жертвы. Значит ли это, что вклад других народов в эту общую борьбу «ниже сортом»?

Даже заботу о сохранении «национальной гордости великороссов» Н. Андреева записывает по существу в графу великодержавного шовинизма. Ведь одноименная ленинская статья, в которой Ленин бичевал именно русский шовинизм, приводится ею как основание для шовинистического кликушества.

И все эти высказывания публикуются в газете именно в то время, когда партия с предельным напряжением сил ведет борьбу за восстановление ленинских норм в национальной политике и очищение ее как от шовинистических, так и от националистических извращений, доставшихся нам в наследство от сталинского времени и периода застоя.

Дежурно упомянув далее о безвозвратной утрате многих памятников русской культуры — как будто не сталинизм несет за это главную вину, — Н. Андреева обрушивается на «отказников», подавая это чуть ли не как основную проблему всей нашей внутренней политики, а ее, в свою очередь, как «отказничество от социализма». «Отказники» по многим причинам не вызывают симпатий у советских людей. Но когда явление «отказничества» характеризуется как «национальная (!), как классовая измена лиц», окончивших на «наши общенародные средства вузы и аспирантуры», то тут уже автору явно изменяет чувство меры. Хуже того, программируется расовый конфликт.

 

4. О «революционных и контрреволюционных» народах.

Для автора характерен формально-цитатный метод в его наихудшем варианте, а именно, когда центр тяжести выдвигаемой концепции, основная задумка предлагаемой читателю версии закамуфлированно предлагается «между строк». Это в особенности относится к рассуждениям по национальному вопросу, для подкрепления которых приводятся ссылки на классиков марксизма-ленинизма.

Маркс и Энгельс действительно в своих работах 1848–1849 гг. делили народы на революционные и контрреволюционные в зависимости от того, в чьих интересах было национальное движение того или другого народа, чьим объективно орудием оно являлось. К революционным народам они относили поляков, венгров и итальянцев, борьба которых (в 1848 г.) способствовала ослаблению основных реакционных государств тогдашней Европы — России, Пруссии и Австрии. Летом 1848 г. Маркс и Энгельс отнеслись с горячим сочувствием к национальному движению чехов, в частности к пражскому восстанию. Однако после подавления этого восстания в движении славянских народов, населявших Австрию, взяли верх реакционные буржуазно-помещичьи элементы, в результате чего Габсбургской монархии и русскому царизму удалось использовать эти народы для подавления революции в Германии и Венгрии. В связи с изменением объективного характера национальных движений этих народов Маркс и Энгельс оценили их как контрреволюционные.

Ленин, рассматривая позицию Маркса и Энгельса по национальному вопросу, писал, что в 1848 г. «были исторические и политические основания различать реакционные и революционные нации» (В.И. Ленин. ПСС, т. 22, с. 139). Таким образом, строго говоря, Маркс, Энгельс и Ленин имели в виду не нации (народы), а различные конкретные национальные движения, их классовый характер, движущие силы и цели.

В отличие от них Н. Андреева прибегает к намекам для того, чтобы сказать, что Маркс и Энгельс «не стеснялись давать резкие характеристики… также и тем национальностям, к которым принадлежали сами».

Иначе говоря, у Н. Андреевой — подтасовка. Маркс и Энгельс давали «резкие характеристики» не евреям и немцам как таковым, а реакционным силам этих этносов. Разве это не вытекает четко и односложно из работ основоположников научного социализма и из их практической революционной деятельности?

Слова автора статьи «основоположники научно-пролетарского мировоззрения как бы напоминают нам, что в братском содружестве советских народов каждой нации и народности следует «беречь честь смолоду», не позволять провоцировать себя на националистические и шовинистические настроения», как следует из контекста, относятся к советским евреям и немцам. Но разве сказанное Марксом в 1844 г. о немецких евреях того времени относится к современным евреям любой страны, в частности к советским евреям? А слова Энгельса о немцах в 1848 г. неужто имеют прямое отношение к немцам современности, населению ГДР, немецкому национальному меньшинству в СССР?

Можно также напомнить эрудированному автору, что работа К. Маркса «К еврейскому вопросу» в действительности посвящена отнюдь не еврейскому вопросу, а коренному различию между «политической эмансипацией», под которой он подразумевает буржуазную революцию, и «“человеческой эмансипацией”, т.е. социалистической революцией…». Такова, в частности, точка зрения В.И. Ленина (см. ПСС, т. 26, с. 47–48, 82).

 

5. О мирном сосуществовании и классовой борьбе.

В статье довольно пространно комментируются высказывания некоего «уважаемого академика» (в обстановке гласности не грех было бы назвать его по имени), который долгое время утверждал, что «мирное сосуществование есть не что иное, как форма классовой борьбы на международной арене», а ныне отказался от такой точки зрения. Причем этому «ведущему философу» Андреева приписывает утверждение, что-де «нынешние отношения государств двух различных социально-экономических систем лишены классового содержания».

Трудно комментировать работу, автор которой неизвестен. И все же не верится, чтобы маститый философ начисто лишил международные отношения «классового содержания». Легче предположить, что академик поддержал положение, сформулированное ХХVII съездом КПСС, о том, что в современную, ракетно-ядерную эпоху общечеловеческие интересы в межгосударственных отношениях имеют приоритет по отношению к классовым.

Тем не менее автор статьи предъявляет ему следующее обвинение: «Разве сегодня международный рабочий класс уже не противостоит мировому капиталу в лице своих государственных и политических органов?»

Напоминание о противостоянии рабочего класса мировому капиталу в общем контексте статьи явно служит тому, чтобы предостеречь от «пацифистского размывания оборонного и патриотического сознания». «Между строк» же, как и в других разделах статьи, здесь явно проглядывает стремление бросить тень на политику нового мышления в международных делах, рассматривающую современный мир как сложный, но единый и взаимосвязанный организм3.

Приведенные выше отрывки из статьи Н. Андреевой дают основания говорить об антиперестроечной акции идеологов консервативного реванша. Проявление этих взглядов по-своему закономерно, так как свидетельствует о растущем беспокойстве в рядах сил, сопротивляющихся перестройке. Опубликование статьи в «Советской России» подтверждает многообразие палитры и, прежде всего, свободу нашей социалистической прессы. Но без принципиального ответа статья Н. Андреевой остаться не должна.

Но бог бы с ней, со статьей. Пугаться этого не следует. Но тревожно то, что редакция отказывается печатать другие точки зрения, т.е. идет против партийных принципов.

Перестройка сейчас в переходном периоде. Она принята как идея, практическая концепция. Начато ее осуществление. Но она еще далеко не закреплена ни в сознании, ни тем более в жизни. Атаки на нее не могут оставаться без ответа.

Откуда идут эти атаки? — несколько источников:

Консервативная атака питается интересами и убеждениями тех, кто прежде всего усматривает в перестройке разрушительное начало, угрозу собственным позициям. Там, где это — честное, искреннее заблуждение, его надо рассеивать. Перестройка — не отрицание, а созидание.

Мелкобуржуазная атака — левая фраза, национализм и шовинизм, «масскультура» — идет от иждивенческого, потребительского отношения к жизни, социализму. И от мелкобуржуазной ярости тогда, когда потребительский инстинкт не может быть немедленно и легко удовлетворен, когда надо работать.

Догматическая атака — от инерции сознания, привычек, взглядов, силы традиционных подходов. Проявляется и в науке, но и в жизни в целом, на уровне массового сознания тоже.

Что меня особенно беспокоит?

а) Отношение к печати, стремление руководить отсюда, из ЦК, каждой газетой, каждой статьей. Помимо прочего, это еще и отвлечение от того политического дела, которое является только прерогативой и обязанностью ЦК;

б) отношение к интеллигенции, деятелям науки и культуры. Нельзя сейчас создавать новое диссидентство, тем более на пустом месте, исходя из одних только амбиций и симпатий или антипатий. Нельзя допускать и того, чтобы отдельные группировки творческих работников манипулировали бы партийными позициями и оценками в собственных групповых интересах — как это неоднократно бывало в прошлом с неизменным ущербом для нашей культуры и для самой партии. Стимулирование творчества, сплочение вокруг партии и перестройки, направление энергии интеллигенции в созидательное русло;

в) принципиальность, которая часто отождествляется исключительно с запретительством. Сегодня куда больше настоящей партийной принципиальности требуется для того, чтобы разрешить или хотя бы не запрещать. Для того, чтобы уметь разбираться в сути жизненных явлений и процессов, а не цепляться, подобно конфуцианцам, за окостеневшие их формы;

г) дух нетерпимости, привычка считаться только со своей точкой зрения как правильной. Львиная доля неприятия не столько даже идей, концепции, сколько практики перестройки идет отсюда — от психологии. Нельзя видеть во всех врагов социализма и только в себе — его единственного сторонника и защитника. Нужна терпимость к другим подходам, умение находить общее с людьми.

Конфликт, в отличие от работы, не требует ума, усилий, старания: это тоже форма неумения и нежелания работать — с людьми;

д) претензии на безошибочность, отказ в праве на ошибку другим. Поиск предполагает право на ошибку — хотя и вместе с ответственностью за нее. Ленин одно из средств предотвращения «термидора» видел в том, чтобы «не бояться признавать своих ошибок» (т. 44, с. 423);

е) поучительство, менторский тон вместо знания, анализа фактов, поиска решений, средств, подходов.

 

ГА РФ. Ф. 10063. Оп. 1. Д. 458. Машинописная копия.


Назад
© 2001-2016 АРХИВ АЛЕКСАНДРА Н. ЯКОВЛЕВА Правовая информация