Альманах Россия XX век

Архив Александра Н. Яковлева

«РУКОВОДСТВУЯСЬ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМИ ДЕЛА И ВЕЛЕНИЯМИ РЕВОЛЮЦИОННОЙ СОВЕСТИ»: Документы Центрального государственного архива Московской области о деятельности Московского революционного трибунала. 1917–1922 гг.
Документ №8

Из доклада начальника Московского управления уголовного розыска Фреймана на съезде заведующих уездными отделами управления Московской губернии о состоянии преступности и борьбы с ней в губернии

20.05.1921
Моей задачей сегодняшнего доклада является обрисовать, с одной стороны, состояние столицы и губернии в уголовном отношении, с другой же – положение и конструкцию самого аппарата Московского угрозыска.
Для ясности и ориентировки начну с прошлого. Что представлял уголовный мир в прошлом – в мирное время? Это сравнительно небольшой контингент профессионалистов-преступников, выходцев из определенных групп населения, главным образом и преимущественно из голытьбы, унаследовавших привычки и нравы своих отцов и дедов. Чужой элемент попадал сюда редко. Вся эта публика могла тогда быть на строгом учете, всех их можно было перечесть по пальцам, почему и борьба с ними была слишком легка. Если сюда прибавить строгий, стройный и крепкий аппарат полиции, от которой ничего не ускользало, который знал подноготную населения, даже больше. Всякому из нас известно, что в самой преступной среде ведено было строгое разделение «труда», квалификация: домушник знал свое дело и карманнику конкуренции не устраивал, церковник наведывал ризницы и т.д. Если все это учесть, то станет ясно, как облегчалась работа сыска; почему мы и видим, что аппарат старого сыска построен самым примитивным способом – имеется небольшой кадр сотрудников, разбитый по территориальному принципу – и этим дело кончается, не считая технические вспомогательные средства.
Но вот надвигается Февральская революция. Распахнулись двери тюрем. Вместе с политическими заключенными на волю вырывается армия уголовников, десятками лет гнившая в царских застенках, озлобленная, голодная, голая, босая, без призора и пристанища, не пригретая обществом и государством, которая принимается за свое испытанное ремесло. Страна и Москва в особенности терроризирована ими: кражи, убийства и другие виды уголовных преступлений принимают грандиозные размеры, и тут-то сразу сказывается несоответствие аппарата, он захлестывается событиями, теряет равновесие, уголовный элемент не только ускользает из-под его влияния, а сам он становится зависимым от него.
Беспринципная гуманитарная политика Вр[еменного] правительства вконец разнуздала, и стихия бушевала вовсю. Так проходит весь 17-й год, о работе которого, к сожалению, не осталось никаких следов и материалов, что лишний раз подчеркивает растерянность управления. Октябрь еще больше усугубил положение. К уголовным присоединяются анархисты, возвращаются с фронта демобилизованные, получившие кое-какой опыт по этой части, и мы видим уже не единичное выступление, а начинают действовать организованные шайки, которые в полном смысле слова держат Москву в своих объятиях: ограбления, эксы1, убийства – обыденное явление, ночью на улице показываться нельзя. Темный люд на улицу вышел. К этому времени – это уже вторая половина 1918 г. – Советская власть, понуждаемая обстоятельствами, резко меняет карательную политику – террор. Уголовный розыск перестраивается на боевой лад, увеличиваются кадры, пополненные главным образом из случайного элемента людей, что называется с улицы. Тут добрая доля и заядлых уголовников, провокаторов. Работа, методы и способы борьбы меняются, и уголовный розыск принимает совершенно другой облик. О последовательности и стройности речи не может быть; стояла задача – уничтожить верхушку бандитизма и этим терроризировать остальных, что и было сделано. Результаты сказались, и к концу 1919 г. цифра ограблений и убийств как самых опасных явлений – падает.
Но выигрываешь в одном, проиграешь в другом. Дело в том, что вакханалия расстрелов, состав сотрудников, темпы работы, бесконтрольность и безотчетность разнуздали инстинкты, и сам угрозыск превратился в уголовщину. Он стал застенком, где обделываются всякие темные делишки – взятки, вымогательства и др[угие] прелести «природы» узаконились. Этим духом было проникнуто все управление сверху донизу. Нужно было кончать. Был сменен комсостав, который должен был внести оздоравливающую струну, смягчить способы борьбы, очистить состав, ввести в организационные формы работу и т.д. Итак, новая перестройка. Нажим ослабевает, и на смену являются новые факторы, их несколько. Основание, как это везде и всюду, экономическое. Если, как я указывал, прежде бандитизмом занималась определенная категория лиц, то современность распространила свое влияние на все без исключения слои общества: тут и интеллигент, и рабочий, и красноармеец, и прежний офицер, грани совершенно стерлись. Если раньше стимулом была легкая нажива, корпорационная солидарность, то сейчас движущим моментом являются голод и нужда. Отсюда подход к делу уже совершенно другой. Тут связями в уголовном мире ничего не сделаешь, добыча «языка» ничего не даст.
Дальше идет расцвет детской преступности, причина ее общеизвестна, но, констатируя ее наличие, приходится сказать, что борьба с этими преступниками затруднительна донельзя. Положение таково: дети-преступники в тюрьмах содержаться не могут, они изолируются в особых домах для так называемых дефективных детей. Домов нет, а которые и есть, то тоже ничего не стоят: ни воспитателей, ни охраны нет. Дети бегут, наглеют, чувствуют полную свою безнаказанность и орудуют вовсю, подчас почище взрослых. Теперь даже принято за правило, что на «дело» идет один взрослый «вожак» как опытный человек, а остальные – мелюзга. И вот мы их ловим, отправляем в комиссию несовершеннолетних, а через день они снова на свободе и снова обделывают свои темные делишки. Можно смело сказать, что 40–50% краж совершаются ими, вот цифры…2
Не меньше, если не больше, тормозом в нашей работе служит карательная политика последних лет, несоответствие судов и мест заключения. Исходя из принципа воспитательного, нарсуды, с одной стороны, применяли условные осуждения, с другой же, – заключения в концентрационные лагеря. От этого получалось то, что добрая доля воров и мошенников гуляла на воле, ибо ни условные осуждения, ни заключения в концентрационный лагерь их не устрашало, а наоборот, развращало. Что стоит рецидивисту уйти из концентрационного лагеря – ничего. Я скажу больше, что последние в известных случаях служили прикрытием для злоумышленников – мы знаем факты, когда заключенные этих мест входили сплошь и рядом в сделку с администрацией лагеря и уходили на ночь на «работу», «возьмет» тот или иной склад, сбудет товар и под утро он снова в лагере, и таким образом он становится для нас неуязвимым. Вся работа МУУР поэтому сводилась, что называется, к «черпанью воды решетом», одна и та же публика десятками раз ловилась, присуждалась к десяткам лет на заключение, а в конечном счете оставалась на свободе, почему мы видим, что 1920 г. проходит под флагом повышения преступности и роста уголовников. Вот положение, которое застает нас в начале 1921 г., т.е. к моменту моего вступления в должность начальника (демонстрация цифр за 4 года).
Из сделанного краткого анализа видно, что передо мной все-таки три основные задачи:
1) устранение причин, мешающих правильному функционированию аппарата управления,
2) установление отсутствующего до сих пор организованного плана и методов борьбы с уголовным элементом и преступностью вообще и
3) изолировать как можно больше уголовщину.
Начал я с третьей задачи, ибо я понимал, что до тех пор, пока на свободе разгуливают тысячи преступников, преступность не понизится <…>.
Нужно было найти какой-то другой критерий, который дал бы законное право запрятать этих злостных паразитов куда следует. Он был найден и выразился в создании дежурной камеры при МУУР с административно-судебными функциями. Был предпринят целый ряд обходов и проверок подозрительных мест, мест скопления, и начали, что называется, трясти уголовщину. Приговоры суда были суровы – 3–5 лет тюрьмы. Это возымело действие: во-[первых], часть из них перетрусила и сама ушла из Москвы, другая, боясь попасть в суд или, как они его прозвали, «коллегия», сама стала приходить и давать сведения о других, чем временно спасала себя от изоляции, этим же самым был косвенно нанесен удар малолетним, ибо они остались без руководителей. Видя, что без «дела» дают больше, чем с «делом», воровьем была усвоена новая тенденция – сознаваться в совершенных деяниях, так было выгоднее, ибо нарсуды присуждали к концентрационным лагерям, а не тюрьмам, таким образом и процент раскрытий повысился.
За два с половиной месяца работы дежурной камеры пропущено через нее 712 человек, из коих незначительная лишь часть (80 чел.) была освобождена, остальная изолирована и разбросана по различным тюрьмам Республики. Теперь, к концу апреля, мы имеем налицо значительное понижение преступлений, приблизительно на 30–35%, да оно и понятно, если представить себе сейчас на свободе эту ораву, была бы маленькая Февральская революция. Таким образом, становится возможным приступить к перестройке и налаживанию управления, которое по своей структуре и составу, безусловно, не соответствует своему назначению. Тут мы застали такую картину: имеется количеством незначительный штат сотрудников, который перегружает аппарат и качественно малопригодный; расхлябанность и бесконтрольность царит вовсю, что же касается технической постановки дела, то нужно сказать, что работа в отделах перепутана, перемешена, нельзя установить, где кончается активная работа и где кончается следственная, причем последняя пожирает первую, почему активная часть была в загоне и ей уделялось мало внимания. Насколько правильная постановка дела не может ограничиться розыском и следствием, ибо корни преступления идут настолько глубоко в недра уголовного мира и населения, следы настолько тщательно заметаются… [что] встает властная необходимость спуститься в гущу населения, опутать ее секретной агентурой, запустить щупальца всюду, где только имеет соприкосновение уголовный элемент. Работа МУУР по старой структуре носила скорее случайный характер, зависящий скорее от приходящих элементов, чем от организационного плана <…>.
Таким образом, выросла необходимость в создании секретной части, на которую и возложена подпольная работа среди преступников. Дальше идет создание следственной части, на розыск как таковой в общегосударственном аппарате возлагается оперативная работа. Его дело найти, отыскать преступника, вернее говоря, грубая работа во всем юридическом процессе. Разобраться с причинами и мотивами преступления, степенью виновности лежит на следственном органе; кроме того, при таком разделении работы создается известный контроль-надзор, который так необходим в этих делах. За время Революции эти разделения стерлись, и как та, так и другая часть были объединены в одном лице – агенте уголовного розыска. Отчасти это понятно, преступность была настолько велика, что некогда было разбираться, соблюдать, выражаясь юридической терминологией – ограждение обвиняемого и потерпевшего – пришлось рубить с плеча, хромали обе стороны, нужно было дать возможность освободиться активным работникам от неположенной им работы и тем самым поставить их на свое место. Вот причины, говорящие за создание следственного аппарата, который в настоящее время уже функционирует и разворачивается; укомплектовывается он исключительно из старых, лучших следователей Москвы. Таким образом, перед нами выскристаллизированы3 три части: секретная, следственная и оперативно-активная.
Действие их должно протекать следующим образом: секретная добывает и разрабатывает материалы, по совершенным и подготовляемым материалам активная выполняет оперативные задания по материалам секретной части, т.е. производит аресты, обыска, розыски и т.д., а следственная часть «разматывает», оформляет и устанавливает факты. Одновременно мною обращено особое внимание на наличный состав активных работников, каковые в большей их части далеко не отвечали тому, к чему они призваны. В Управление угрозыска вливался далеко не желательный элемент, а отсюда в конечном результате вытекала громадная цифра преступлений по должности, совершаемых сотрудниками. Уже в феврале, а в особенности в марте, мне пришлось в силу необходимости сделать основательную чистку в среде активных сотрудников, к великому сожалению пришлось увольнять с преданием суду и административным порядком прямо-таки пачками. Так, за 3 месяца уволено активных сотрудников: 1) по разным обстоятельствам – 30 чел., 2) адм[инистративным] порядком – 17 чел., 3) исключены из списков – 15 чел. Всего – 62 человека <…>.

ЦГАМО. Ф. 66. Оп 1. Д. 483. Л.195-198 об. Подлинник. Машинопись.

Назад
© 2001-2016 АРХИВ АЛЕКСАНДРА Н. ЯКОВЛЕВА Правовая информация