Фонд Александра Н. Яковлева

Архив Александра Н. Яковлева

 
АЛЕКСАНДР ЯКОВЛЕВ. ПЕРЕСТРОЙКА: 1985–1991. Неизданное, малоизвестное, забытое.
Приложения [Док. №№ 153–155]
Документ № 153

Выступление А.Н. Яковлева на международном коллоквиуме в Ватикане «После 1991 года: капитализм и этика»1

15.01.1992


УРОКИ

 

Об этом надо сказать сегодня открыто. Для нас, реформаторов, кто начинал перестройку, кто бросил вызов тоталитаризму, кто без оглядки бросился в омут демократии, кто решительно отринул, как нравственное заболевание, международную конфронтацию, наступили нелегкие времена. Не является праздным вопрос о том, почему М. Горбачев, А. Яковлев, Э. Шеварднадзе, именовавшиеся партийно-коммунистической прессой и правым крылом общественного спектра не иначе как «кликой», сегодня, после поражения заговора сталинистских сил, оказались не у дел. В данном случае речь идет не о личных чувствах участников великой драмы, а о тайнах движений тех социальных пружин, которые придают импульсы тем или другим поворотам истории.

Надеюсь, нам еще при жизни дано познать плоды собственной революции, узнать, в чем мы были правы, а в чем действительно ошиблись. Трагизм ситуации состоит в том, что сейчас, после Минска2 и последних вздохов прошлого Союза, мы уже не в состоянии повлиять на ход событий. Невероятные зигзаги истории предположить было трудно. Но она приобрела пока что необратимый характер и теперь учит нас, рассказывает о том, о чем и не думалось раньше, будит мысли, сомнения, ставит бесконечную череду вопросов.

И среди них самый важный: «Не жалеем ли, что начали перестройку?» «Удовлетворены ли содеянным?», «Возможны ли были другое начало и другой исход событий?»

Буду говорить о себе. Я ни в чем себя не виню и не казню. Больше того, я счастлив. Думаю, что должен испытывать удовлетворение от всего свершенного и Михаил Горбачев. Перелом в истории страны, о котором мы мечтали, наступил. Страна в основном освободилась от тоталитаризма, мы получили возможность вернуться в естественную историю, многое сделали, чтобы удержаться на рельсах нормального, цивилизованного развития.

Мы мечтали о том, чтобы наш народ сбросил с себя оковы тоталитарного режима, и мы добились этого. В нашей стране восторжествовали свобода слова, собраний, пользуются уважением основные права и свободы личности, еще никогда, я повторяю, никогда за всю историю нашего государства российского не был так свободен до бесконечности уставший, измученный наш человек. Наши люди освобождены от лжи сталинистской пропаганды, от химер и утопий марксистской идеологии. Человек начал узнавать правду о себе и своей истории.

С гордостью утверждая все это, я вовсе не хочу сказать, что мы гарантированы от каких-то поворотов в авторитарную сторону, в бонапартизм. Демократия молода и неумела, перенасыщена личной амбициозностью, самоуверенностью, склонна запамятовать, откуда она взялась. Много около новых властей замелькало и временщиков, суетного люда. Да и избиратели еще не научились отличать громкий голос от деловых качеств. Сумеет ли новая демократия обуздать самое себя — покажет будущее.

Мы, реформаторы, мечтали о том, чтобы покончить со смертоносным ядерным противостоянием, расколотостью мира между Востоком и Западом, покончить с безумием гонки вооружений и холодной войны. И мы добились этого. Окончилась эра подозрительности, вражды, ненависти. Россия становится равным партнером мирового сообщества, возвращается в Европу, мировую цивилизацию. В результате политики перестройки мы вернулись в систему нравственных и гуманитарных координат, которые позволяют людям отличить добро от зла, истину от лжи.

Мы мечтали о том, чтобы не повторилась трагедия августа 1968 года3, чтобы Европа избавилась от позора берлинской стены4, чтобы народы Восточной Европы могли развиваться самостоятельно, на основе свободного выбора, с учетом своих политических и культурных традиций. И теперь мы имеем право говорить о том, что сделали все возможное, чтобы не мешать мирным революциям в странах Восточной Европы, чтобы произошло мирное объединение Германии5.

Утверждаю с убежденностью: сделанного вполне достаточно, чтобы уйти с политической арены с чистой совестью, без обид и упреков. Реформаторы никогда не видели в насилии средство достижения своих целей, они оставались верны закону, праву, принципам морали и чести. Сделано многое, хотя и далеко не все, чтобы воспитать у населения уважение к праву и демократическим нормам политического поведения, чтобы упрочивать надежду на дальнейшее демократическое развитие страны.

Скажу так: мы старались соизмерять свои поступки и решения не столько с сиюминутными политическими соображениями, сколько с долговременными интересами демократического развития страны, утверждения основ демократии, прав и уважения к достоинству человеческой личности. Эта стратегия себя оправдала. Можно было сползти и на путь спекулятивного популизма, но пожертвовать при этом далеко идущими целями. Лично я верю в конечную справедливость истории.

Конечно, начиная перестройку, мечтая о возвращении страны в цивилизацию, мы многое не предвидели, да и не могли предвидеть. Не представляли себе, насколько серьезно больно общество, насколько глубоко развился процесс саморазложения его социальных тканей, насколько обширна раковая опухоль. С этим и были связаны иллюзии о возможности совершенствования социализма, разделяемые большинством реформаторов в первые годы перестройки. Споры шли только о степени и глубине совершенствования.

Только где-то в 1988 году лично мне стало ясно, что общество, построенное на насилии и страхе, реформировать нельзя, что мы стоим перед сложной исторической задачей демонтажа всей общественно-политической системы со всеми ее идеологическими, экономическими и политическими корнями. В это же время мне стало ясно, что марксизм так же нереформируем, как и построенная на его основе общественно-политическая система. Уже тогда чрезвычайно обострилась необходимость глубочайших преобразований в идеологии. Нельзя было вернуться в историю и цивилизацию, не расставшись с мифами и утопиями марксизма.

К сожалению, не все реформаторы поспевали за ходом событий. К трагическим результатам привела проводимая все эти годы кадровая политика, которая находилась в вопиющем противоречии с новой духовной и политической реальностью. Гласность вернула истинную ценность таланту, компетентности, порядочности. Но именно в это время, когда впервые за все годы советской истории восстанавливались нормальные критерии отбора людей, когда должна была умереть прежняя практика номенклатуры, к руководству страны приходили, как правило, ограниченные и консервативные представители старого аппарата, по сути, политические противники перестройки.

Из-за этих людей пошатнулся в обществе престиж Горбачева и связанных с его именем реформ, начался опасный процесс отторжения от руководства страны наиболее влиятельной интеллигенции, демократических сил. Ни один из энтузиастов «перестройки снизу» не приблизился даже к дальним подступам к Президенту. В результате сокращалась социальная база поддержки преобразований и падала вера в способность руководства проводить их.

Трудно объяснить почему, но явно переоценивалась степень приверженности советских людей социализму, причем в условиях, когда стала очевидной противоестественность общественного строя, названного Сталиным социализмом.

 


II

 

Да. Мы, кремлевские реформаторы, допустили немало ошибок. Но грех их сваливать на кого-то одного. Это было бы так просто, но и вульгарно. Субъективный фактор, разумеется, существовал. Равно как и мощные объективные обстоятельства.

Еще долго будет бродить по нашей стране вопрос, а возможен ли был качественно иной ход событий, например, с самого начала последовательный курс на радикальные реформы. Сегодня много пишут о том, что непоследовательность и нерешительность Горбачева дискредитировали центр и тем самым ускорили распад страны. Я много думаю на эту тему в последнее время и прихожу к парадоксальному выводу. Во многом, хотя и не во всем, мы были обречены на непоследовательность. Последовательный радикализм в первые годы перестройки погубил бы реформы. Бунт аппаратов — партийного, государственного, репрессивного и хозяйственного — отбросил бы страну к худшим временам сталинизма.

Драма нашей перестройки — это драма «революции сверху». Не понимая этого, нельзя здраво судить о том, что произошло, дать объективную оценку кремлевским реформаторам.

Никуда не уйти от той простой правды, что перестройку начал очень узкий круг в руководстве партии, что именно по инициативе «аппаратчиков» начался уход от сталинизма, а затем, вопреки аппарату, — уход от так называемого реального социализма. У нас не было организованной политической оппозиции существующему режиму, не было и серьезного массового сопротивления неограниченной власти КПСС. Не будь реформаторов, не будь их новой политики, ориентированной на свободу и демократию, многие, кто обвиняет их сегодня в непоследовательности, кто руководит радикальной демократией, так бы и закончили свою жизнь правоверными, дисциплинированными коммунистами, ортодоксальными учеными. И в этом нет личной вины этих людей, не вижу также их идеологической или мировоззренческой непоследовательности. Они, эти люди, просто раньше не видели того, что они видят сейчас, они тогда были «другими», просто другими.

У нас всегда и всё происходит по-другому. Если в Польше все начинала оппозиция — Валенса, Куронь, Михник, то у нас все начинали «аппаратчики» Горбачев, Яковлев, Шеварднадзе. Мы создали сами себе и оппозицию. В Польше или Чехословакии люди, способные возглавить реформаторское движение, были вне партии, а потому с самого начала их политическая активность была направлена на разрушение партийных и государственных структур. Поэтому с самого начала в этих странах борьба шла против партийной легитимности этих государств, против социализма. У нас все обстояло иначе.

Поскольку перестройка началась внутри партии, то она могла заявить о себе только как инициатива, направленная на укрепление позиций социализма и партии, как борьба за более адекватное, чем прежде, понимание марксизма-ленинизма, как борьба за укрепление социалистической и коммунистической природы нашего общества. Мы пытались разрушить церковь во имя истинной религии и истинного Иисуса, еще только смутно догадываясь, что и наша религия была ложной, и Иисус поддельным.

Путь реформ сверху имеет как свои преимущества, так и свои ухабы. С одной стороны, реформы сверху обеспечивают сохранение старого консенсуса, какую-то преемственность в политическом развитии, позволяют удерживать стабильность, избежать распада общества. Реформа сверху позволяет также привлечь к преобразованиям демократически настроенную часть партийного и государственного аппарата. Не следует забывать, что у нас, в отличие от Польши, Чехословакии, Венгрии, наиболее квалифицированная, авторитетная часть интеллигенции была интегрирована в партию, была тесно с ней связана.

Но одновременно политика реформ в рамках старой партийной легитимности нашего государства с самого начала связывала руки, сковывала намеченные демократические преобразования в обществе. Революция сверху с самого начала препятствовала серьезному, углубленному анализу истоков наших ошибок, кризисных явлений, углубляющейся стагнации, мешала сказать всю правду и о нашем социалистическом выборе и о его результатах, ибо партийная иерархия не могла допустить такого хода вещей. Поэтому с самого начала мы были обречены на половинчатые реформы, в известной мере на поражение. С одной стороны, видели и понимали, что государственная форма организации производства неэффективна, сковывает развитие производительных сил. Но с другой, оставаясь коммунистами, настаивая на верности социалистического выбора, мы были вынуждены защищать идею национализации, обобществления средств производства. Поэтому в то время, когда в Польше, Чехословакии, ГДР, Венгрии ставился вопрос о денационализации, приватизации, рыночной экономике, мы ограничивались хозяйственным расчетом государственных предприятий или регионов, пытались скрестить рынок с государственной монополией производства.

Конечно, это было известным топтанием на месте. Но шел одновременно и другой процесс. Благодаря политике гласности, начавшимся демократическим преобразованиям начались необратимые преобразования в психологии людей. Они свыкались с новой демократической реальностью, постепенно уходили из традиционного коммунизма в другой мир, в другие измерения жизни. Каждый день свободы и гласности, который отвоевывался у консерваторов, работал на прогресс, углублял психологическую пропасть, отделяющую старую коммунистическую страну от новой.

Перестройка, несмотря на все промахи и традиционный консерватизм, родила нового российского человека, способного постоять за свое достоинство и свободу. Впрочем, гэкачеписты, как бы к ним ни относиться, тоже оказались людьми, зараженными новой духовной атмосферой. Они убоялись крови, не посмели во имя своих политических целей прибегнуть к оружию.

То, что у нас произошло, является еще одной из известных истории человечества революцией сверху, революцией совести. Наша перестройка ни до путча, ни после путча не укладывается в традиционную схему классовой борьбы и связанных с ней политических революций. Субъектом революции стали не классы, не оппозиция, а чувство стыда за свою жизнь, за свое прошлое, которое было в равной степени присуще подавляющей части нашего населения. И это, с исторической точки зрения, куда более важно, чем тривиальный опыт политических революций. Следовательно, идет благотворный процесс отталкивания от зла, идет накопление добра, позволяющее в конце концов избавиться не только от внешних оков тоталитаризма, но сцарапать ржу с наших рук.

Что касается российской демократии, то ей предстоят трудные времена. Кризис в экономике может подтолкнуть к автократии, ибо авторитет демократов не намного выше коммунистов. Озлобление масс вскармливает неофашистскую демагогию. Методы управления, сформированные сталинизмом, остаются почти нетронутыми. Отчуждение человека от власти, несмотря на свободные выборы, демонстрирует свое постоянство. Человек не хочет брать ответственность за собственную судьбу, он продолжает мифологизировать власть. Иными словами, дорога к свободе не становится короче, а тем более — проще.

 

ГА РФ. Ф. 10063. Оп. 2. Д. 248. Машинописная копия.


Назад
© 2001-2016 АРХИВ АЛЕКСАНДРА Н. ЯКОВЛЕВА Правовая информация