Фонд Александра Н. Яковлева

Архив Александра Н. Яковлева

 
АЛЕКСАНДР ЯКОВЛЕВ. ИЗБРАННЫЕ ИНТЕРВЬЮ: 1992–2005
1994–1999 годы [Документы №№ 25–72]
Документ № 47

«Нет, не падать ниц я призываю, а взойти на пьедестал совести и человечности...»


Призыв, 29 марта 1996 г. Беседу вела Г. Аралова.

 

Александр Николаевич, Вас что-нибудь удивляет в сегодняшней общественно-политической жизни, или события развиваются естественным образом, как и запрограммировано историей?

— Не знаю, может быть, это из-за специфики переходного периода, но действительно есть два плана удивлений, рассуждений, надежд и разочарований. Ведь с началом перестройки потекла река с мутным потоком у одного берега и с чистым у другого. Все идет у нас как-то рядом. Если брать происходящее в историческом плане, ретроспективном разрезе, то более уникального явления в истории человечества вряд ли отыщется. Переход от одного общественного уклада к другому происходит без классового, гражданского насилия (я не имею в виду региональные конфликты, где причиной может послужить и разгильдяйство, и провокация, старое мышление, большевистские методы); ситуации, когда брат идет на брата, сословие на сословие, власть на подчиненных и наоборот, нам удалось все-таки избежать, хотя в истории в аналогичных случаях всегда были то восстания, то революции с тысячами и тысячами жертв. Причем однотипный процесс требовал нескольких таких вот кровопролитий, кровопусканий. Возьмите Францию конца XVIII века, 89–93 годы — там произошла фактически первая большевистская революция, когда робеспьеровщина объявила террор против добродетели.

А у нас видите как... Мы же не стали уничтожать прежний класс насилия из верхушки общества, номенклатурный, принесший стране столько горя и несчастий. Демократия не встала на путь их уничтожения — они и сейчас у власти, даже малость пообнаглели: думают, скоро вообще все пойдет по их хотению. Ничего не будет. Сама история не позволит. Однако нам, конечно, надеяться надо не только на историю.

Это вот один план. И я, признаться, удивляюсь, что все идет исторически так гладко и хорошо, я не ожидал, что достаточно быстро, через десять лет наступит время, когда мы с вами можем разговаривать о чем хотим и печатать что считаем нужным, когда рыночная экономика никого не коробит и даже господа коммунисты без заикания выговаривают слово «рынок». Как-никак, у нас альтернативные выборы, никому и в голову не приходит выбирать из одной кандидатуры, что было все предыдущие 70 лет. То есть демократические процедуры берут верх.

Процедуры-то процедурами, да вот уже очень ощутим, Александр Николаевич, возврат массового сознания к прошлому с окрашиванием его в розовые-розовые тона. Вы предполагали, что коммунизм вновь охватит умы в обществе, пострадавшем от этой идеологии больше, чем, наверное, все вместе взятые народы Европы от войн XX века?

— Нет, нет, нет.

Однако же страшный «изм» возвращается. Вы как относитесь к этому?

— Я тревожусь и не тревожусь... нет, конечно, тревожусь, тем более что три дня назад Радио «Свобода» передало, что от осведомленных источников из высшего круга КПРФ стало известно о тайно готовящихся процессах над Ельциным и Яковлевым. Это наверняка так, судом они не раз мне угрожали. Ну да суть вопроса не в личном. Люди возвращаются не потому, что им уж очень нравится прошлое, — им не нравится настоящее, да еще достает ностальгия по молодости. Вот если вы меня спросите, какие для меня годы были самыми яркими, вспоминаемыми с благодарностью, благоговением, лирическим теплом, я скажу: когда учился в девятом-десятом классе. Наверное, я бы назвал и студенческое время, но не могу, потому что меня в сорок первом просто взяли в армию, а там не до радостей...

Но вернемся к современности. На последних выборах1 не коммунисты победили — это правительство все сделало для того, чтобы они прошли во власть. Объективно. Не думаю, что была мысль помочь, кто же из номенклатуры хочет лишиться своих постов? Она сложилась, она смешанная, пятнистая — и из большевиков, и из обновленцев, и из прочих. За нее не могли голосовать люди, по три месяца не получающие зарплату. Удивлен, что коммунисты набрали около 30 процентов, я думал, наберут больше половины. Не платить зарплату — нет, в самом деле, это же безумие просто.

И потом Чечня2. Для меня мысль о потере наших мальчишек особенно тяжела, потому что самому не было и восемнадцати, когда попал в армию, совсем сопливый. Через три месяца лейтенантом поехал на фронт. Сейчас с ужасом думаю, как же я командовал взводом-то? Страх берет при воспоминании о прошлом. Но тогда шла великая война, а сегодня на своей территории чего ради терять мальчиков? Это же не автодорожная катастрофа.

Вот два фактора, которые я хотел бы отметить, говоря о нынешней жизни общества. Дают пищу для размышлений недавние выборы в бывшей нашей общей Ярославской губернии (Владимирская отпочковалась ведь), где в губернаторы, мэры городов коммунисты не прошли, хотя выставляли своих кандидатов на все посты. Оказалось, что люди пошли голосовать не за говорунов, а за тех, кто что-то может делать. Раньше раскритиковал, покричал вволю на трибуне, и пожалуйста, готово депутатское место — помните, сколько собратьев-журналистов с того же телевидения попало в Верховный Совет?

Но то была эпоха ниспровержения, Александр Николаевич, все окрашивалось митинговщиной, слово превалировало над делом.

— Психология была другая, верно... Так что не верю я в победу коммунистов на президентских выборах3. Хотя, если посмотреть телевидение два дня, сложится впечатление, что и на выборы ходить не надо: все решено, глава государства избран и уже чуть ли не указы подписывает. Удивительная позиция. Когда сегодня разговаривал с двумя телевизионщиками, спросил их: вы что делаете?

А что, Александр Николаевич, вроде бы нет перебора.

— Как нет? Три минуты передачи — пять раз портрет Зюганова появляется.

Не зря в интеллигентской среде почти панические разговоры пошли: страх потерять свободу охватывает.

— Наша интеллигенция — особый разговор. Правильно Бердяев писал, что русские или ортодоксы, или апокалиптики. Мы ведь не признаем частного, нам подавай сразу универсальное, общее, абсолютное. Причем (видимо, в том наша российская особенность) мы черпаем наши взгляды из эмоций, ковыряемся, ковыряемся в них. Но потом — почему мы еще и ортодоксы, — уж раз пришли к выводу, к мысли, то превращаем их в священные, неприкосновенные. А если правитель, которого вчера целовали, обнимали, сделает что-то не по нам, улезаем на теплую печку оппозиционности, греемся там и наслаждаемся. И в нас в этот момент начисто погибает чувство ответственности перед страной. Да, понимаю, что резковато говорю, но, к сожалению, это так. Я слишком хорошо знаю интеллигентскую среду.

Скажите, Александр Николаевич, вырывание человека, психологического типа из той иерархической пирамиды, в которой он очень комфортно существовал, потому что жил под патронажем государства, сыграло свою роль в смене общественных настроений?

— Да. Однако здесь усматривается и элемент нашей исторической безответственности. Это же мы, народ, позволили тысячу лет править вождям, а не законам. Мы, а кто же? И сейчас на выборах тупо голосуем, опуская в урну с бюллетенем и совесть. Кого винить-то? Забыли или стесняемся помнить: призвали большевики в пятнадцатом году превратить империалистическую войну в гражданскую, и люди пошли за это. 13 миллионов убили своих же, не из какой не Антанты, 2 миллиона человек уехали. Забыли? 15 миллионов Сталин тройками угрохал, 30 миллионов потеряли в Великую Отечественную — мне-то уж пусть никто не рассказывает, что это случилось в результате величайшего умения командования. Людей принимали за скот. Даже Жуков это признал, это не мое мнение, старшего лейтенанта морской пехоты образца 42-го года. Как же так, наступавшие на чужой территории положили 5 миллионов, а боровшиеся в обороне на своей территории — 30? Это же опрокидывает все военные каноны на свете!

Забыли мы, как буквально в месяц большевики запретили все оппозиционные газеты и начали преследование всех оппозиционных партий: их ликвидировали фи-зи-че-ски. Объявили: долги не платим — видите ли, они империалисты. Что, и сейчас так сделают, откажутся платить? Почему и приток инвестиций в Россию сегодня остановился. Вчера мне из США звонили, просили приехать поговорить с бизнесменами: Вас, может, послушают. Сказал: не поеду, потому что, думаю, правильно делают, что опасаются.

Александр Николаевич, один врач из Владимирской области предлагает провести референдум о запрете компартии. Возможен ли он в России? Вспомните, на заре реформ даже не попытки, а просто разговоры о перспективе принятия закона о люстрации коммунисты сумели повернуть в свою пользу, сведя все к обвинениям реформаторов в организации «охоты на ведьм», хотя, понятно, никаких костров инквизиции и в страшном сне тогда не могло появиться.

— Я — за референдум. В своей книге «По мощам и елей»4 я даже формулирую как бы обвинительный приговор. Нет, я не требую осудить этого, этого, я говорю, что идеология большевиков глубоко антипатриотична — они же ненавистники России. Я обращаюсь к президенту, парламенту с призывом возбудить преследование фашистско-большевистской идеологии и ее носителей, очистить страну от национал-социалистской заразы. Считаю, референдум должен быть.

Должен, но будет ли поддержан при том состоянии массового психоза, когда многие бросились снова почитать коммунистическую идеологию?

— А что, полагаете, многие бросились?

Кажется, да.

— Что, из-за колбасы?

И из-за нее тоже.

— Вот каких людей сделали. Недаром Маяковский писал: гвозди бы делать из этих людей. Сделали не гвозди, а деревяшки.

Обыватель, это очевидно, страдает от отсутствия идеологии в нашем привычном понимании. Какой должна быть сейчас объединительная национальная идея, которая могла бы консолидировать общество?

— Другой идеи и быть не может, кроме идеи свободы человека. Остальное все — прикладное. При свободе возможно все: творчество, предпринимательство, вера, духовность. Свобода! Это и есть настоящая, самая высшая идеология. Тысячу лет мы жили в рабском состоянии, и только сейчас крепостничество пало. При Сталине оно было даже свирепее, чем до отмены крепостного права Александром II. Ведь забыли, что нас сажали в тюрьму за сбор колосков на убранном осенью поле, за невыработку нормо-трудодней, за опоздание на работу. С сорокового года по миллиону человек в год страдало за это. Есть точные цифры, сколько томилось в тюрьмах за подобные дела.

Что же это за преграда такая в мозге человека, что охраняет сознание от проникновения в суть вещей?

— Понимаете, человек почувствовал себя некомфортно. За него думали, решали, а тут вдруг обнаружилось: батеньки, никто ребенка не накормит и не вытрет ему сопли, все надо делать самим, в первую очередь зарабатывать самим. Эк что придумали. И запил мужик. Так вот, пока не кончим пить, не будем потеть на работе, ничего из нас не выйдет. И вообще, если сейчас изберем «этих из светлого прошлого», значит Россия действительно обречена на гибель. Мы исчезнем. Я не о предсказании Нострадамуса говорю. После 17-го года в России насильственно погублено было более 60 миллионов человек, молодых, здоровых, самых умных — не дебилов, дебилы остались жить. Еще один такой заход, и все, мы погибнем.

История бесследно не проходит — и задавленный Кронштадтский мятеж5 след оставил, и концлагеря для детей-заложников (отец ушел с Антоновым — ребятишек в лагерь, пока не вернется), и травля газом восставших деревень под руководством Тухачевского6... И мы хотим в это возвращаться? Да мы с ума сошли, что ли?

Коммунисты Вас предателем называют. Тяжело жить с таким жутким обвинением?

— Я горжусь, когда они это говорят. Напоминают о себе: то похоронный венок к дверям квартиры поставят, то позвонят с угрозами. Я не боюсь той партии, что сыграла сама предательскую, антипатриотическую роль: какая же истинно национальная партия будет призывать империалистическую войну превратить в гражданскую, приветствовать поражение своего правительства в Японской войне, а потом еще претендовать на натягивание штанов патриотам?

Вы до конца остаетесь на своих позициях.

— Меня никто не свернет.

По вашему мнению, Ельцин может снова стать Президентом России?

— А больше пока никого нет. Между прочим, в этом тоже трагедия демократического крыла, объективная трагедия. Так не должно быть — чтобы он был один, нельзя так, с хрупкой, ломкой перспективой, жить демократическому обществу.


Назад
© 2001-2016 АРХИВ АЛЕКСАНДРА Н. ЯКОВЛЕВА Правовая информация